Сундук со стихами
взять вина, наплевать на сегодняшний день,
и куда-то туда возвратиться,
где спокойно ночует тревожная тень,
где разлука твоя нерестится.
где на долю твою выпадающий снег
согревает озябшую душу,
и сквозь узкую щелку приспущенных век,
хорошо смотреть и не слушать.
все что знаешь уже умножает печаль,
постигая искусство забвения,
приближаешь к себе невнятную даль
и рассеянных взглядов прозрения.
взять вина, разбавить густую кровь
винограда своею – не жалко,
и начав, как всегда, все сначала вновь
не поверить снам и гадалкам.
жизнь пробежит мимо тебя дворняжкой,
можешь её пожалеть, ей тоже тяжко,
сколько ещё впереди мусорных баков,
доброжелателей с палкой в руке, но однако
тот, кто бежит вперед, тот и свободен,
вроде и ты хотел, искал что-то вроде,
но надоест ведь собой украшать подворотни,
может и вправду сиднем сидеть вольготней,
в руке стакан вина, рядом бутылка,
можно о ерунде поспорить пылко,
и наблюдать в окно как ловко и споро
работают у ворот твоих живодёры.
засыпает на крышах покатых закат
и закат из-за крыш этих тоже покат
изогнувшись как в детстве моём мосты
вверх трубой поднимают коты хвосты
из трубы тоже вверх струйкой дыма хвост
выползает в вселенский кошачий рост
распластавшись домами вдали дракон
мне мерцает глазами своих окон
сквозь туман горит на святой горе
телевышка как глаз в небесной норе
загустевшие сумерки гасят день
и в висок незаметно стучится лень
этот час разливает вокруг вино
и в кругу этом я засыпаю сном
где на крышах покатых спит закат
и закат из-за крыш этих тоже покат
отшельником, или пришельцем,
почувствовав себя среди толпы,
влечёт ниспровергать столпы,
свернуть с давно протоптанной тропы,
заняться делом, а не дельцем.
сия иллюзия, однако, не нова,
и одиночества привычная мозоль,
напоминает, что и с ним - ты ноль,
что ты играешь сыгранную роль,
и повторяешь стёртые слова.
Wine Ode
я это состояние люблю,
я это состояние лелею,
я без него, скорблю, скоблю
по стеночкам, но всё-таки терплю,
удерживать не смея.
оно приходит как в горах туман,
и ты, ослеп, остановился,
с невидимою тенью слился,
и с окружающим простился,
как с женщиной, заметив в ней обман.
я это состояние коплю
в набитом рюкзаке воспоминаний,
разлук, негаданных прощаний,
и встреч негаданных, и ожиданий,
всего, что памяти сачком ловлю.
оно мое, мы вместе воспарим,
мелькнем и без следа исчезнем,
оставив место мудростям полезным,
замшелым, обветшалым, затрапезным,
не согревая никого сгорим.
ПРОЩАЙТЕ, МАДЕМУАЗЕЛЬ... МУЗА
I
пока пушки молчат а кошки мяукают,
встречи сводят счеты с сукой-разлукою,
пока я "при попытке" не застреленный
флаг держу непонятно кем доверенный,
пока мой сосед, поминая венскую,
конвенцию, а может и мать вселенскую,
вещает херню страстно и громко,
мне хочется вновь отойти в сторонку,
II
покурить, хотя, вроде, я уже бросил,
даже тех, с кем ранее поматросил,
посмотреть из окна на лозы рая,
на которые смотрят, не понимая,
туземцы, дети родной природы,
и их друзья, провозвестники моды
на зелень чужой, желанной валюты,
а под боком-то храм, где все разуты.
III
а под боком печень растревожена
винокурною дымкой, и отморожена
кисть руки, вроде бы правой,
а впрочем, шут бы с нею, с шалавой,
ни единого члена ведь не застраховано,
всё что можно было сломать - уже сломано,
да и вообще, чтобы прощаться,
лучше к этим предметам не прикасаться.
IV
лучше просто предателем быть - предаться
мечтам, в которых нельзя сознаться,
в которых муза тебя любила,
в которых минута тебе приносила
драгоценный клад удачи слова,
а после в нищенство - снова, снова,
пережевывать кислых щей страницы,
или над чистым листом склонится.
V
я не то чтобы против, но не приемлю
когда зарывают таланты в землю,
хотя несомненно есть мгновения...
таланты тоже склонны к гниению,
если к стенке припрут, я бы сказал,
несмотря на известный всем тадж-махал,
идея погоста мне все же милее
чем архитектура мавзолея.
VI
говорят, что вначале было слово.
может быть, потому что снова и снова
все начинается сначала
в тот миг, когда мать тебя зачала.
знаю только, что часто не успевают
слово сказать, когда кончают
эту жизнь, если только слова прощания
не оформлены в виде завещания.
VII
что же, мадмуазель, прощайте,
легкую поступь к другим направляйте,
волнуйте кровь и кружите голову,
пусть им кажется, жить - это здорово,
ощущение это отчасти верно,
как бы вокруг ни было скверно,
к сожалению, все это понимаешь
лишь когда постепенно все теряешь.
VIII
и поскольку со временем каждая точка
набухает как ранней весною почка,
я не думаю, что слова прощания,
или прощения, есть обещание
смолкнуть навеки и раствориться
как соль земли в воде по крупицам,
а впрочем и это в жизни не ново,
о чем не одно написано слово.
великие мыслители
осмыслили великое
и были похоронены – каждый в свой черёд.
великие художники
наследие столикое
оставив, не рисуют, уже который год.
великие писатели,
души обозреватели,
лежат во разным склепам, покинув свой народ.
и только я с бутылкою
сижу с кривой ухмылкою
с утра чешу в затылке, практически один.
не мешай мне мешать пиво с водкою,
с водкою,
с водкою,
не мешай мне нетвёрдой походкою
на газонах ромашки топтать,
не мешай мне, мне надо додуматься,
одуматься,
задуматься,
о судьбе надо мне призадуматься,
и на донышке стерву узнать.
не мешай мне мешать все желания,
поздние,
ранние,
не мешай не спешить на свидания,
от которых мне нечего ждать,
не мешай мне мешать и помешивать,
ну из всех
к лешему,
не мешай мне босому и пешему,
потихонечку их обгонять.
полюбить простор своей темницы,
взлетев случайно вниз стремиться,
аккуратно все разложив по полкам,
деревянный пол промыв карболкой,
в чистоте больничной вдрызг напиться.
потому, что мечта не живет вечно,
скоротечна она глупа, беспечна,
легкий ветер ее с души снимет,
тебя опустит, ее подымет,
пронесет и стихнет поезд встречный.
проходя мимо них
выковыривая изюминки из булки,
направляя жизненный путь в переулки,
прохожу мимо вас как по травке в мае,
как ни странно, совсем её не приминая.
мне не нужно от вас ни одной копейки,
не скажу вам «ну-ка друг, налей-ка»,
вас, ребята, я обделил собою,
как ни хочется вам, но одной судьбою
мы не связаны, нету вас и в помине,
воробья вам не провести на мякине,
особенно, если в него стреляли,
не копил я, вот вы и не отняли.
каждый день для меня уже как последний,
я не помню давно это или намедни,
впрочем это уже совсем не важно,
хоть не очень весело, но куражно.
как много логики вокруг, а правды нет.
в водовороте трезвых аргументов
пьянится ум и меркнет мягкий свет
который был с тобою много лет
как отблеск прожитых моментов,
как быстрых юношеских лет круженье
по воле случая, когда уж невтерпеж
днем слушать стариков нравоученья,
а вечером испытавать томленья,
еще не научившись видеть ложь,
как теплое прикосновенье рук
как радость дружеских застолий,
как узкий, но вполне свободный круг
общения, как долгий тихий звук,
что замирает вдалеке, на воле.
пришла пора расплаты по счетам,
что выписаны были, но не нам.
в духоте подземных переходов,
пешеходных троп, уличных бродов,
не растёт трава от "дневного" света,
протекает лето.
он сидит на старом венском стуле,
и его и стул в прошлом веке гнули,
стулу всё равно, а он любит лето,
стена согрета.
он берёт лишь то, что ему отдали,
он молчит - ему уже всё сказали,
для него просто нет другой работы,
исчерпались квоты.
выпадают дни тихо как монеты,
лето протечёт, он узнает это
по холодной слякоти в переходе,
своей погоде.
дружно лепят из меня горбатого,
а мне кажется - прямой.
в окнах лампы тихо шепчут матово,
виноватого меня, невиноватого,
не зовут домой.
бабье лето пуговку поправило
на моей груди,
в неспокойных сумерках растаяло,
глупых слов наутро не оставило,
и не жди.
буду ждать теперь я исправления
всех горбов,
говорят, что есть оно спасение,
буйных и горбатых усмирение,
яма снов.
Мерно качаются ветви платана,
листья широкие маются дурью,
но крону не делят на гоима и урию,
чурку и русского - странно...
Корни одни, и на дереве жизни
все мы висим так недолго...
Кура, Иордан, Амазонка и Волга,
все катят волны к отчизне.
Засуха, лето, быстро и споро
люди людей убивают.
Листья не вовремя с веток слетают,
кровь по цене помидора.
Арабески мыслей в голове мелькают,
за стеклом оконным,
хороводом сонным,
в стуке монотонном,
поезд провожают,
В темноте вагонной проблески без света,
люди без понятий,
потеснись, приятель,
кто из вас предатель,
неизвестно это.
Это неизвестно до поры, до часа,
но и путь короткий,
скоро выпьем водки,
все мы одногодки,
все - одна зараза.
Скоро полустанок, я сойду наверно,
без меня езжайте,
сами выбирайте,
лихом поминайте,
преданных и верных.
пишу в никуда,
живу в никогда,
мне некогда,
и я не знаю когда
дойду до суда,
нестрашного, вроде,
но, всё-таки - да,
по нашей породе
свинячей, всегда
нас тянет туда,
и белиберда
сегодняшних дней
не оставит следа,
становятся окна темней
чем слюда,
а кровь, как вода,
исчезнет, как прожитых дней ерунда.
non auto-da-fé
у меня на столе собираются хлебные крошки
с этой жизнью давно у меня разошлись дорожки
и хотя мы рядом как в старом буфете ложки
деловито на сердце скребут домашние кошки
ничего не охота менять подожду немножко
выноситься приличнее в дверь чем сигать в окошко
проступает нимб на столе от миски с окрошкой
наблюдаю как мошка в нём бодро дрыгает ножкой
я пожалуй далёк о того чтобы делать аутодафе
согрешил и не раз и не два но каяться на фиг
может слабым мешал но зато никому не потрафил
в том числе представителям разных партий и мафий
голова жует капусту и зябнут ноги
наверху в чертогах светлых пируют боги
поведение их понятно мы все не йоги
изобилие глупая сказка но всё же роги
наполнять вином и потом осушать приятно
ну а всё остальное в жизни строго приватно
корридор освещает лампа шестидестиваттно
пять шагов тьма проглотит свет ну и ладно
waiting for Easter
я люблю эту светлую цепь воскрешений весною,
каждый год неизвестно число - его вычислят вновь,
круто жизнь разукрасим яичной цветной скорлупою,
троекратно целуем друг друга - востину - это любовь!
не люблю разговоров о таинствах и непонятном,
моя вера проста как яйцо, и обычна как кровь,
с каждым годом ясней в поцелуе твоём троекратном
вижу, знаю и верю - востину - это любовь!
в эти дни воскрешенья своих вспоминаю ушедших,
место рядом получше, мой брат, для меня приготовь!
окроплю эту землю вином в память вёсен прошедших,
и воскреснет земля, потому что - востину - это любовь!
random
я пишу свои строки от случая к случаю,
и случайно рождаются самые лучшие.
но совсем не случайные строки рождаются,
просто ждут они - случай не часто случается,
не за деньги пишу - потому и не часто.
вот надавишь на тюбик и вылезет паста,
а на случай давить - уже дрессировка,
где природу давно заменила сноровка.
я молчанья ценю золотое умение,
нетерпение мыслей и чувств, и терпения,
ожидания дар, отвращенье к обману,
и простую привычку к пустому карману.
мне нечего сказать по поводу основы всех основ,
хотя о ней я думал, больше слышал, но не видел.
а видел больше я уверенных в себе ослов,
читал и слышал много лёгких и красивых слов,
блуждал в потёмках чистых и безгрешных снов,
порой любил и, к сожаленью, больше ненавидел.
зато я видел - на вершинах гор рождается рассвет,
и сквозь туман знакомый контур чудом проступает,
и взглядом я порой подробнейший ответ
на все вопросы получал. и много-много лет
я в той стране живу, которой вовсе нет,
и удивляюсь, что меня всё это не смущает.
зачем, скажи, покойнику часы?
счастливые часов не наблюдают,
на пальцах белых-белых рук не тают
снежинки, те что сверху прилетают,
и бесконечный путь обозначают,
начавшейся бесцветной полосы.
что было - было, а что будет - нет.
на удивленье быстро привыкает
наш взор к тому, что перед ним мелькает,
а память непонятно как стирает,
и непонятно кто, и где, решает,
кто наследил, а кто оставил след.
тесно как толстому заду в джинсах,
душно как в кирзовом сапоге,
как окурку в свадебном пироге
мне уже всё равно. на пирсах
где-то волна натянула канат,
и среди мелкой мусорной дряни
лодку качает ласковей няни
и не пускает в море, назад.
там хорошо где тепло и свет,
где из ближайшего магазина
хлеб выносят, шуршит резина
автомашин по асфальту. но нет
в этом прекраснейшем из миров
беспричинно бодрого шага,
и вместо рук и глаз - бумага,
деньги - вместо прекрасных снов,
видео-греки в кукольных троях
не опаснее сквозняка,
и не плывут никуда облака
отштампованные на обоях...
восхитительная лёгкость бытия.
ты и я, сегодня только ты и я...
только шелест непрочитанных страниц,
только вереница чьих-то лиц,
только смутный профиль у окна,
только в окоём луна видна,
только не пойму я... в чём же суть?
фокус в чём, откуда не вернуть
острых глаз почтительный обман,
юности безоблачной туман,
всё, чем этот долгий путь блестит,
и чего кремнистый не простит.
мне легко сегодня – ты и я,
непутёвая, весёлая моя.
Найти прибежище среди больших шкафов,
покрытых пылью с запахом ванили,
где столько поколений тихо сгнили,
что не были они, иль всё же были
не так уж важно. Здесь сюжет не нов,
не ждут аплодисментов и оваций,
оконное стекло в тени акаций,
защита слабая от света и воров.
Найти прибежище и больше не мечтать,
не городить, не рваться, не пытаться,
в покое безызвестности остаться,
скользить в луче, и плавно осаждаться
пылинкой лёгкой. И забот не знать
иных, чем в полдень, окна отворяя,
вчерашний хлеб крошить для ворбьиной стаи,
и в гости никого к себе не звать.
Я видел Вас совсем недавно.
Впрочем,
- неважно. Здесь поставим прочерк.
Сменилось столько зим и лет -
мой почерк
Похож уже на состоянье почек -
шатает даже днём,
а приближенье ночи
не приближает свет.
Бормочет
в теченьи многих лет
сосед –
он хочет
наверное того же, что и я –
а капля точит
каменья бытия.
Мой внешний вид порочит
мой внутренний –
неясно сколько бочек
уж выпито.
Как в многоточьи точек
уже не сосчитать...
до трёх.
И скоро кочет,
заутреню споёт
за упокой...
короче...
пролетая вдаль над гнездом кукушки
не стреляй по воробушкам из пушки,
отряхни с крыла шелуху столетий.
повезёт – отметим.
президенты, цари, друзья народа
и его враги – такого сброда
никогда не бери с собой в полёты.
лучше сфер пустоты.
ты рождён чтобы сказку сделать сказкой
а не вышло – не делай жизнь отмазкой,
улетай – твой путь и чист и светел.
в это верят дети.
evangelion
птицы особые песни поют перед весенним дождём.
и не пытайся понять - люди их не поймут.
мы ведь всё знаем, и всё же надеемся, верим и ждём,
ну а они, они просто живут.
я не завидую птицам - слушаю, слышу и мне хорошо.
сколько истрачено слов, а ведь это и есть
всем, кто чудесное в этой обыденной жизни нашёл,
очень благая и непонятная весть.
мой Тбилиси
вот женщина стоит, полна забот,
а вот бутылка кока-колы, но пустая.
несётся мимо голубиной стаей,
асфальтовые тучи задевая
крылом, потёртый городской народ.
картина недостойная пера,
которого в руках никто не держит.
сквозь занавес из будних дней не брезжит,
фиеста для туристов и приезжих,
весёлой бижутерии игра.
но в этом городе, я знаю, есть места,
где крошки со стола, и с сердца боль,
смахнув, с тобой разделят хлеб и соль,
стакан вина, и в этой жизни роль
свою поймёшь не досчитав до ста.
здесь всё привыкли запивать вином,
здесь вера долговечнее указа,
но верят не всему здесь, и не сразу,
здесь за ненадобностью так и не доказан
на веру принятый ньютоновский бином.
здесь точность заключается лишь в том,
что с детства направляет шаг беспечный
не здравый смысл, а этот город вечный,
а ты звеном в цепочке бесконечной,
куда-бы ни пошел - всё остаёшься в нём.
вспоминая вчерашний день занесет далёко,
мне уж заново не отмотать такого срока,
да и где они, те времена, нет их и в помине,
только кто-то с твоим лицом, как на картине,
фото в паутине.
никогда не курил опиум, лишь иногда махорку,
не выходил на подиум - пару раз на разборку,
много слов не переваривал - от них тошнило,
запомнил одну женщину - ту, что всегда любила
меня - дебила.
ну так что же с того, с кем не бывает?
разведет руками судьба, на весах покачает
как на качелях в детстве, и скинет к погосту,
присобачит к прошлым векам быстро, с нахлёсту.
у нее это просто.
слова, слова, слова, слова,
всё это в той печи дрова,
где прогорело много дел.
зола и пепел их удел.
тепло прикосновений, снов,
хранит молчания покров,
простой язык любимых глаз
понятнее искусных фраз,
а след седой былых костров
теплее многих жарких слов,
и лишь порой, стакан вина
наполнит слова глубина.
moment
воспаление нерва, души воспарение,
непонятной, тягучей истомы творение,
ни к чему, ни о чём, просто так, озарение.
в темноте растревоженной стихотворение.
слышишь звук, тёплых рук быстрых прикосновение,
застывает янтарною мухой мгновение,
уходите, я здесь буду ждать повторения
хоть случайно, но всё же былого мгновения.
тихо растворились тени,
опустел дверной проём,
то-ли вправду пролетели,
прошуршав о край постели,
то-ли мысли опустели,
и остались мы вдвоём
с ощущеньем сладкой лени,
охватившем старый дом,
но... спасибо и на том.
поэзия, вино, смятенье чувств – неразделимо.
попробуй успокоиться в одном – всё остальное мимо,
причёсано и прибрано, без пыли, гладко,
но пресно – и ни горько, и ни сладко.
кто воспарит а кто сгниёт, кто выпадет в осадок,
чей горький путь окажется в конце так сладок,
нам неизвестно – но в душе тревога
необходима, если впереди дорога.
мы созданы не для того, чтобы пыхтеть здесь вечно,
и упускать души волненья миг – беспечно.
ведь даже миг последний, первый миг – волненье,
как сложится, куда нас понесёт теченье?
стишок для взрослых младшего возраста
хорошо в глухом лесу
ковыряться, как в носу.
там растёт зелёный мох
пальцу мягко, тихий вдох
не мешает слышать стук
сердца ждущего разлук.
если долго там ходить,
можно даже заблудить,
можно встретить там козу,
можно переждать грозу,
а когда поёт капель,
тёрпкий аромат «Шинель
номер пять и номер шесть»
негой наполняет шерсть.
можно там расковырять,
Растакую Вашу Мать,
можно даже раскопать
то, что нам не нужно знать.
всем известно: то, что нужно
знать, доступно всем наружно,
а у нас, в глухом носу,
черти жарят колбасу.
известно, что борец сумо
не помещается в трюмо,
порою глядя на витрину
свою он видит половину,
а для обоих половин
соседний нужен магазин.
вот так и текст - не отражает
того, что жизнь моя вмещает.
на выход! - слышу, и с вещами
бреду уныло на татами.
Mephisto
в холодный рукав дымит папироса,
и капля дрожит на кончике носа,
в глазах нет ответа, но нет и вопроса,
он просто торгует - цветные шары,
простой мефистофель для детворы.
он то продаёт, о чём вы мечтали,
он не виноват, что взрослыми стали
вы, и весёлыми быть устали,
бизнес такой - надувные дары,
он просто торгует - цветные шары.
из дневной духоты, суеты, и души пустоты, созревает гроза,
на горячем асфальте прелюдией грома скрипят тормоза,
забываешь о том, что кому-то сказал ты минуту назад,
и в толпе, на спине у себя ощущаешь вдруг чьи-то глаза
не старайся понять этот кем-то дарованный чувственный миг,
ты туда, где скрываются все, кто ушел, на секунду проник,
это просто гроза, не спеши, не срывайся на шепот и крик,
это просто гроза, это просто глаза, это просто божественный лик...
капля крови в воде,
твоя жизнь,
растворяясь уходит.
непонятная многим,
себя отдаёт.
не петух пропоёт,
поутру,
не туман хороводит,
это просто уже возвращать,
возвращаться, вращаться,
пора настаёт.
нету мёртвых - их нет.
посмотри,
есть одно лишь живое,
и смешенья расцветших цветов
есть неназванный цвет.
я открою секрет:
ты другого не жди,
всё что есть - пред тобою,
в этой утренней дымке
мечты моих предков
мневидимый след.
life solitaire
а всё-таки, хотел бы я проснуться,
увидеть сразу всех своих,
к воспоминаньям тихо прикоснуться
легко, не потревожив их.
тяжёлый сон меня уж не тревожит,
поверь - привыкнешь ко всему,
но может я проснусь, быть может
друг друга спросим, почему?
да, почему, прекрасно-скоротечно,
по существу, в один сеанс,
кино закончилось, и кажется, что вечно
раскладывают старости пасьянс?
the passive voice
был бы упитанным, ухоженным,
конфетки заедал мороженным,
и писал только где положено,
билеты покупал в кино,
а вычитал лишь то, что сложено,
делил на то, на что умножено,
в моих бы файлах подытожено
всё было и округлено,
был бы стремительно-стреноженным,
процессуально-растаможенным,
и сексуально-заторможенным,
смотрел бы в Windows - не в окно,
я-б не ходил путём нехоженным,
когда бы не был привороженным,
прекрасным соком переброженным,
когда бы я не пил я вино.
есть цветы, о которых знают птицы и овцы,
есть трава, до которой с косой ещё не добрались,
есть места, где простые слова "место под солнцем"
родились, прожили жизнь, да там и остались.
есть минуты недолгого счастья, тепла и покоя,
о которых потом вспоминаешь - это награда,
о которых не сможешь сказать - что это такое,
о которых можно молчать - болтать не надо.
Фото на память
Улицы детства, кривые, горбатые - я вас люблю.
Крыш черепичные склоны покатые - с вами делю
всё, что не нажил, но прожил, прочувствовал, и прокутил,
всё, что без счёта терял, и без корысти вновь находил.
Первых обид, первой крови свидетели – вам ли болтать?
Мне б за молчание верное ваше – вас подметать
в час предрассветный, когда осмелев от густой тишины
лает трусливо дворняжка на путника, но со спины.
Улицы детства переименованы. В трещинах стен
детские сны мои в пыль замурованы. Их перемен
не потревожит вся перестановочная чехарда.
Улицы детства. Фото на память. И навсегда.
mass
я смотрел в глаза - там было пусто,
а над ликом нимб с ароматом дуста,
нафталина, пыли, прочей дряни,
я старался - но, моих стараний
нехватало. было мне обидно
говорят душа - а мне не видно,
может и была, да улетела,
может быть ждала, да не посмела
в сотни глаз смотреть, и в сотни спин,
ждать когда один подойдет - один...
пророчество
пророкотала и давно отгрохотала
эпоха богоборцев. не достала
до неба, видно, лестница иакова.
другие времена - мечта у всякого
чтобы в его кармане жил карманный бог,
источник веры, движитель тревог.
и чудотворный лик его зелёный
несут миссионеры в отдалённый,
непросвещённый новой верой уголок,
где неофиты первый свой урок
получат вместе с чаевыми.
отбросив ложный стыд, с глазами огневыми,
надежда, вера и любовь - втроём,
колена преклонив поют ему псалом.
и вряд-ли кто из новой паствы протрезвеет,
когда зеленый их кумир порозовеет.
отдохнувшие за ночь ноги ты просунул в мятые брюки,
и стаканом горячего чая отогрел озябшие руки,
дверь открыл "от себя" и вышел, слегка сутулясь, подняв воротник,
и холодный утренний воздух в рукава к тебе проник.
ты один сегодня, брат, сегодня ты один из нас.
серый цвет маскирует лица, и в глаза не смотрит встречный,
где-то в небе летает птица, говорят там и путь есть млечный,
твоё небо здесь на асфальте, горизонт в частоколе спин,
это странная брат свобода, ты со всеми, и ты - один.
ты один сегодня, брат, сегодня ты один из нас.
за тебя кто-то там решает - что и как тебе неизвестно,
ты не знаешь его, и не знает он, как в свободе твоей тебе тесно,
как давно уже не различимо твоё тело и дух, и как
без причины обходишь спины, ускоряя свой пульс и шаг.
ты один сегодня, брат, сегодня ты один из нас.
этот день пронесётся мимо, как комок целофанной дряни,
ты прочтёшь машинально буквы, на несущемся вдаль целофане,
ты сегодня снова не сдался, снова ты никого не сдал,
не сказал то, что не думал, даже если весь день молчал.
ты один сегодня, брат, сегодня ты один из нас.
в тишине опустевших улиц каблучков стучит морзянка,
отшумел дневной беспредел и затихает вдали преребранка,
ты ещё один день прибавил, растянув своей жизни круг,
ты свободен жить без хозяев и ты свободен жить без слуг.
ты один сегодня, брат, сегодня ты один из нас.
Отшелестела палая листва,
багряно-желтый шепот стих.
Отбросив листья, как ненужные слова,
стоят по склонам гор нагие дерева,
и ждут, когда-же снег укроет их.
Предчувствий зимних тихий и недолгий час
неяркой красотой окутывает нас.
Позади уже священные рощи, "быть или не быть", блины у тёщи,
в зеркалах всё чаще мелькают мощи, ускользает нить, а жить попроще,
как грибы, трава, всякий мох и хвощи, тянет всё сильней, но так-же вотще.
Всё кишка тонка да мыщцы тощи.
Не хочу менять "хочу" на "надо", шило с мылом вместе на свою ограду
цветника души, желаний сада, бег коня свободный на конокрада,
и перебродившего винограда сок густой на кок и кол усладу.
Верно, хоть звучит в словах бравада.
Но вокруг в полях хлеба не спелы, кто схватить успел, лишь те и смелы,
делит снова кровь земли наделы, рубят лес – до щепок никому нет дела,
шаловливый Эрот посылает стрелы в тугой бумажник - жаль пострела.
Доллар и его, видать, уделал.
Лишь в начале, вроде, бывает слово, а потом слова, слова, и снова
голова слетает с плеч, засовы на дверях откуда ни возмись пудовы.
Зарисовки эти отнюдь не новы, но жуём мы с видом священной коровы
жвачку новых слов. Хреново.
я не люблю когда всерёз.
серёзных жалко мне до слёз,
у них понос, сопливый нос,
потливость ног, уродство поз,
в ушах какой-то мох пророс,
и светит плешь среди волос,
они не могут бегать кросс,
читают про педикулёз,
спид, рак и остеохондроз.
их не пленяет буйство гроз
и зелень елей и берёз,
что им любовь и свежесть роз?
для них есть половой вопрос,
деторождения курьёз,
семейной жизни тяжкий воз,
и старости апофеоз,
венец любых метаморфоз,
всепоглощающий склероз.
нет не люблю, когда всерёз,
препочитаю в шутку,
пусть весело и жутко,
промчится жизнь в минутку...
Нет, не быть мне пантерою гибкою,
не играть мне первою скрипкою,
не носить как султан - тюрбан,
но зато я узнал спокойствие
равнодушия к продовольствию
и привязанности к удовольствию
изучения дальних стран.
И хоть не был я дальше Евразии,
как-то всё не случалось оказии
на какой-нибудь архипелаг,
но играю разными картами,
с александрами и бонопартами,
украшая свой быт их азартами,
по пунктирам несу свой флаг.
Ежедневно, путём нехоженным,
неподвластным службам таможенным,
на работу иду и домой,
размышляя о мироздании,
как о ждущем ремонта здании,
и глупейшем непопадании
в ту эпоху, где я не свой.
Загадочность полёта птиц
не объяснить единым махом,
как не понять дотошным свахам
секрет магнита милых лиц.
Не всё подвластно объясненью,
лишь одному исчезновенью
на свете всё подчинено,
неповторимо лишь оно.
Не в состояньи повториться
то, что не может завершиться.
А мы как птицы мимолётны,
исчезнем и вернёмся вновь,
нас новая согреет кровь,
и улетать мы вновь свободны.
Не объясним ни наш уход,
ни краткой радости полёт...
Ощущать тепло женщины собственным телом,
Не листать "Плейбой" холодный, так, между делом.
Поднимать каждый день рюкзак на гору всё выше,
Не смотреть за этим на видео, под тёплой крышей.
Эти вещи нельзя превратить в подобие спорта,
Можно много очков набрать, но какого чёрта,
Не заменишь апрельской травы ковриком корта,
Сколько крема и пудры ни трать, всё равно – морда.
Не зашепчут губы в ритме сердца признаний
Не остудит плечи испарина воспоминаний.
Я дожил до седых волос, но толком не знаю,
Эти вещи – откуда они? Куда исчезают?
Почему за палец малыш хватает так крепко,
Что не выдернут дед, мышь, сама репка.
Вот уже прикрывает твою лысину кепка,
А где истина, где её нет – понимаешь редко.
Говорят, говорят, я слушаю – всё верно,
Почему же не верится и на душе скверно,
Эти вещи простые, которые без названий,
Ускользают как луч рассветный, недолгий, ранний.
я иду и дышу этим воздухом - всем, чем приходится,
вот запахло скандалом, по пьяному делу, как водится,
вот бухгалтер потеет – с цифрою цифра не сходится,
запах свадьбы собачьей со стаей дворняг хороводится.
тёплый хлеб появляется вдруг будоражущим призраком,
среди серой толпы промелькнув ароматнейшим признаком
продолжения жизни, соломинкой для утопающих,
уносимых в потоке, слабеющих и уступающих.
жрец с метлой ритуальные делает телодвижения
собирая опавшие листья для жертв всесожжения,
и вдохнув сладкий дым, почему-то прошу я прощения
за грехи, о которых не помню с момента свершения.
чья-то жизнь проплывает в проёме окна бельэтажного
смесью запахов, звуков, пелёнок, белья трикотажного.
к этой жизни земной в краткий миг совершаю причастие
так и не разобрав, где в ней горе и боль, а где счастье.
Любовь питается разлукой
как балерина шоколадкой,
не афишируя, украдкой,
притворно называя мукой
дни ожиданья встречи. Сладкой
порой бывает даже ревность,
но пресной станет повседневность,
когда тепло любимых глаз
привычно как на кухне газ.
Шорох лесной
в темноте ночной,
лес ворчит во сне у меня за спиной.
Тихо дремлет сад,
под трели цикад
вызревает прелой листвы аромат.
Я смотрю в костёр
на огня узор,
пеплом вверх уносит словесный вздор.
И в саду моём
я и ночь вдвоём
вино нашей осени молча пьём.
Шагов бесшумных утренний пунктир.
Тепло дыханья сонного. Прохлада
обратной стороны подушки. Тихий мир
укрыт с балкона в листья винограда.
Скажи мне цену этого добра,
Умножь на, всё ещё безгрешный, детский смех,
и объясни – где цель, и в чём успех?
Во что играем мы, и в чём игра?
И что же собираемся купить,
такой ценой готовясь заплатить?
я буду до тех пор, пока я есть.
я буду до тех пор, пока я пить
смогу, и спьяну в драку лезть,
и где не надо правду говорить.
я буду до тех пор, пока врагу,
забыв обиду, поднести смогу
стакан вина, но вместе с ним не пить,
пока в снегу смогу я след пробить.
пока на равных с малышом играть
смогу - не обогнав не отставать,
я буду ровно до тех пор, пока
пока, пока, adieu мой друг, пока...
Перегаром жарким голову кружит
ветер, который с безумием дружит,
иссушая мысли, души, лужи,
непонятно каким он целям служит,
от его дыханья дышится хуже.
Городской кислород собой сжигая
ярко-красным по жёлтому полыхая,
за собою чёрный ковёр расстилая,
горит на холмах трава сухая,
обновленья природы шутка злая.
Это лето тлеет, тбилисское лето,
как забытая кем-то сигарета,
продавец газет с лицом аскета
предлагает товар желтоватого цвета,
неужели зимой я мечтал об этом?
Обступает меня тишина,
расползаются тихо звуки,
и прелюдией встреч и разлуки
потянулась сна пелена.
Вижу тех, кого нет давно,
вижу то, что не должен видеть,
как легко меня здесь обидеть,
а погибнуть, пропасть не дано.
Всё по детски отчаяно просто,
и по детски мучительно жаль,
и куда-то сбивается простынь,
и в рассвете гаснет печаль.
Возвращаюсь я в новый день,
свою ночь отодвинув в тень.
rap for youngsters
ты включил компьютер, нажал на copy
выпил чай lipton, по тёплой попе
шлёпнул по дружески секретаршу
и себя почувствовал на год старше.
обрести возраст не так просто,
хочешь всё и сразу - издержки роста,
кровь течёт вместе с адреналином,
интеллект ищешь в языке длинном.
если музыка - то только громко,
день сидишь дома - уже ломка,
ты читал, знаешь - жизнь быстротечна,
только для других - ты живёшь вечно.
ты не будешь как все - какого чёрта?
дети - гадость, писк, мокрый свёрток,
да, ты был таким, но это в прошлом,
а себе подобных плодить пошло,
впрочем, может, потом, но не к спеху,
а сейчас главное – путь к успеху,
этот путь – вот он, под ногами,
ты уже по-ходу двинул локтями,
ничего, ништяк, всё нормально,
это путь к себе – не танец бальный,
путь к тому, кого всё не встречаешь,
путь к тому, кого вроде не знаешь,
а когда придёшь, так знакомо,
как наошупь стены старого дома,
ты пришёл туда – откуда вышел,
ты кричал всем – никто не слышал,
у тебя есть одна награда,
чтобы ты жил, кому-то надо,
чтобы ты мог помочь, на время,
время – кап-кап, капает в темя,
и уже ты не очень нужен,
твоя память дырява, голос простужен,
ты уже дошёл, нажми на paste,
не тяни резину – make haste!
rap for an old man
я здесь живу – заходи ко мне,
немного не убрано. там на окне
бутылка от водки с водой для цветов.
здесь было просмотрено много снов,
и много голов в течении лет
на старых обоях оставили след,
с детских пор узор хранит
так много рассказанных стенке обид,
что держат они обои сильней
чем самый сильный обойный клей.
садись, наверно мы будем пить,
нет толку в словах, зачем говорить,
из вороха всех, уже сказанных слов
для новой жизни не справишь обнов,
не сделаешь пасмурный день погожим,
а шорох дождя в листве похожим
на шум прибоя, не сделаешь грусть
прозрачной и светлой. ну пусть.
пусть теперь они, другие,
как мы вчера ещё, мышцы тугие
сжимая в пружину, рвутся туда,
откуда обратного нет следа.
налей, и мы начнём вспоминать
как мы начинали. будет играть
пластинка на рёбрах, тридцать три
оборота в минуту, слушай смотри,
не всё успела память стереть,
когда-то модные будут петь
голоса, которых нет в живых.
с фото на стенке лица родных
глядят на нас молодыми глазами
и не понимают, что это с нами,
что как ни странно, они – это мы
уже заглянувшие за край тьмы.
мы сидим на кухне, мы пьём вино,
тень лозы виноградной укрыла окно,
на кухонной стене, перед нами, давно
вино нашей жизни крутит кино.
я заметил там кадров, пожалуй, пять,
я бы заново их не прочь переснять,
тормозни, вот они, как рукой подать,
да, куда там... давай вино допивать.
пусть жалеет тот, кто не пил, не любил,
не был бит ни разу, и сам не бил,
неизвестно куда никогда не ходил,
из обломков страны гнездо себе свил.
эта чаша с сиропом прошла мимо нас,
на стакане с вином отдыхает глаз,
мы на этой кухне, здесь и сейчас,
вдаль бросаем взгляд, и вдыхаем газ.
night rap
лежу. тихо. в глазах - ночь.
липкая сволочь, как скотч.
жду. может появятся сны.
нет. видно и сны больны.
я вспоминаю разный вздор
мой, уже незнакомый, двор,
мама сверху зовёт из окна.
смотрю наверх. где она?
вскрикнул во сне за стеной внук.
скоро в трубах возникнет звук.
утром в них потечёт вода.
что её толкает туда?
глупо думать, что это насос,
это скорей философский вопрос.
впрочем, всё это просто бред,
оглянись - никакой философии нет.
мудрость не любят - любят власть,
любят поесть и попить всласть.
любви не прикажешь - это любовь,
телевизор включишь - капает кровь
с экрана на пол. какого рожна
вновь это пойло пить до дна?
пережил в кресле, выключил. ноль.
нет напряжения. странную роль
играем мы у своих экранов,
есть сериалы - нет обманов,
есть принципы - нет людей,
сплошная борьба сплошных идей.
кто то в окне включил луну,
надо попробовать - может засну.
Очень простая арифметика в одной фразе
Вычитание это, или сложение - неважно, лишь бы было движение,
лишь бы осеннее изнеможение сменялось весной на чувств брожение,
легких мыслей и взглядов скольжение, влажной сирени головокружение,
в лужах трепещущее отражение, в травы ступней босых погружение,
жизни земной богослужение, с альтернативой одной - поражение,
мыщц, кругозора, сосудов сужение, денег в чулок и солей отложение,
ну и, конечно, во гроб положения, неживописное изображение.
love versus pedigree
во мне смешалось столько кровей,
носов, подбородков, глаз и бровей,
что я смело могу сказать –
вашу мать!
мать вашу, ценители чистых пород,
сортирующие народ,
по носам, акцентам, обрезанным членам,
расам, генам.
вино это кровь, а хлеб - плоть,
и сколько бы языком ни молоть,
с кем их разделил, тот - свой,
нет - чужой.
знак равенства связывает концы.
Иисус Назаретский, Лао-Цзы,
клошар и бомж, сенатор, шах -
равно прах.
мы рождены чтобы жизнь продолжать,
верить, любить, надеяться ждать,
обманываться, видеть сны.
все равны.
всех переварит жизни котёл.
суд, конгресс, церковь, костёл,
не остановит это стремленье
к смешенью.
скандинавы в халатах буддистов,
храм для геев, мечеть для нудистов,
спутник разносит в сотни стран,
теле-дурман.
кончилось время царств, демократий,
правят рейтинг теле-симпатий,
цены на нефть, рынки сбыта,
типа элита.
впрочем это уже не поэзия,
от Европы до Полинезии,
исчезают, но не бесследно,
народы.
кто вы, галлы, скифы, этруски -
итальянцы, французы, русские.
и одинок в Санта-Фе иностранец
испанец.
как и куда повернёт история
неизвестно - фантасмагория
наших культур мудрее нас,
это раз.
приказывать будущему – пошло,
впрочем, ещё пошлее – прошлому,
настоящее – всему голова,
это два.
ну а три – это любовь,
хоть рифма пошла, мешает кровь
она, именно она,
она одна.
Портрет Бегемота
весь в заплатах зарплат мой домашний халат,
а в капустном салате младенцы кишат,
хоть порой я поддат, но в предверии дат,
трезв как стеклышко в несколько мутных карат,
я покладистый парень – не парень а клад,
за окладом иконы храню шоколад,
в сад Эдема я в детстве ходил в детский сад,
с чёртом хоть и знаком, но он сам мне не брат,
я не мот, я не фат, я-не-сир Арафат,
отступая вперёд, наступаю назад.
в основном я с вином, а без вин - виноват!
по сто грамм - постоянно, но лучше стократ,
хотя с мухой я под, с остальными я над,
заработав лимон, я не пью лимонад,
днем с огнём - демократ, ночью - аристократ,
каждой памятной дате без памяти рад,
как Сократ я силён и умён как домкрат,
я слегка простоват и слегка грубоват,
приблизительно, так, на 500 киловатт,
без дебютных затей меня тянет на мат,
в вестибюле качается мой аппарат,
а в парадном давно принимаю парад,
хоть сидел у меня за столом стольный град,
но не смог устоять и лишился наград,
поднимаю ушами я полный ушат,
а в ушате-то ушлых полно лягушат,
я в трусах трусоват, а в мешке мешковат,
но мешок после этого полон котят,
не топите ребят - чем богат тем и рад...
Перебирает чётки дней
рука привычно, равнодушно.
Спокойной чередой, послушно
скользят меж пальцев всё быстрей
они, и трудно различить
в движеньи этом смысла нить.
Не так уж важен смысл пока
не обессилела рука...
Убежать, ускользнуть, превратиться в дым,
Быть на карточках старых лишь молодым.
Трудно.
Всё прожить, что положено, от и до,
Алой крови цвет превратить в бордо.
Нудно.
Невелик наш выбор на склоне лет,
Застывает с выдохом хриплое "нет".
Тихо.
Ты увидел, как это бывает. Но
Продолжаешь пить этой жизни вино.
Лихо.
Не повторяясь в отраженье,
Не растворяясь в суете,
Я безыскусной красоте
С рожденья мечен был в служенье.
И потому искусный слог
Во мне рождает лишь зевок.
Обычных слов несовпаденья,
Перекрещенья взглядов, рук,
Печаль, предвестница разлук,
И детской радости мгновенья,
Приметы тихой красоты
Моей богини - простоты.
... a time for keeping silent...
я поднял воротник, опустил забрало.
то, что сбоку маячило, вдруг пропало.
мне давно уже всё, что могла сказала
судьба-цыганка в дверях вокзала.
хорошо, но мало.
я вполголоса пел - не тревожил лиру,
и не смог шалаш превратить в квартиру,
я по нитке рубаху раздал уже миру.
наблюдая как рвётся дурак к мундиру
повернул к трактиру.
всё, пора уходить сквозь любые двери
не считая часы, года, потери,
без прощаний и слёз, как уходят звери,
кто мои следы своими мерит,
тот мне поверит.
Пистолет предназначен прибавить уверенность тем, кто о ней никогда не узнает.
Макияж - красота для того, кто о ней понапрасну мечтает.
Демократия - выбор для тех, кто не знает, кого выбирает.
Для свободы рождённый становится вечно свободным, когда умирает.
Я себе поставил большие цели:
Чтоб весной по утрам мне птицы пели,
Чтоб в горах и в лесу, освещая ели,
Ночные костры для меня горели,
Воскресение - в каждом конце недели.
Чтоб меня понимали малые дети,
Чтобы в каждом кармане для них по конфете,
Можно и без кресла, на табурете,
На расстеленной скатертью старой газете,
Щедрый пир горой затихал на рассвете.
Чтобы дети и внуки болели не чаще,
Чем метеориты в тунгусской чаще
Чтобы мне говорили - совсем пропащий,
Но потом вспоминали, как дождь бодрящий,
Кто меня искал - пусть тот обрящет.
Чтоб меня миновала чаша яда
От сограждан, любителей обряда,
Мне от них совсем ничего не надо,
У меня уже есть за труды награда,
Это яблоко из осеннего сада.
Хороша, хороша была, но меня не задела,
Начинала смело,
Но вспорхнув взлетела
Не дойдя до дела,
И ушла в сырое небо, как птичья стая,
Тихо исчезая,
Взгляд не отпуская,
Эта мысль простая.
стране которой нет (читать не препинаясь)
звуки вокзальные мысли опальные взгляды косые окошки овальные
очередь в кассу кассирши печальные запахи кофе и хлорки банальные
белым покрашены яйца пасхальные лики уборщиц и скатерти сальные
на чемоданах мадонны сакральные крали в косыночках шлюхи нахальные
ноги на скамьях в проходе сандальные тихо храпящие типы скандальные
где вы сограждане ближние дальние всё претерпевшие многострадальные
и почему в моей памяти тлеющей так же стоите толпой нередеющей
4 фразы перед рассветом.
Уподобляясь эмбриону,
поджав колени к животу,
я сохраняю теплоту
застывших мышц, и немоту,
разлитую по небосклону.
Спиною в космос излучаю,
морзянку собственных калорий,
сигналы мыслей-инфузорий,
частично прожитых историй,
часть из которых сам не знаю.
В холодной этой темноте,
перестаю стесняться слов,
и кажется, что до основ
подать рукою, как до снов,
в святой, наивной простоте.
Но краток предрассветный час,
и ночь становится светла,
по улице шуршит метла,
ночной огонь сгорел дотла,
и день сейчас проглотит нас.
Я на нарах лежу, на Канарах,
Бананасовый лесоповал,
Корешков не рубил я старых,
Ну а новых здесь раскопал.
Подфартило же, Мишка-меченый,
Щедро выделил зону нашу,
Топ-лахудра мне утром и вечером
Чешет пятки, выносит парашу.
Я в офшоре теперь как в конвое,
Остальное до фени мне,
Эх, пространство моё правовое,
Я в законе, а значит в цене.
Эх, купить бы шевроле,
Да по французски не парле.
Собственно, и для феррари,
Я не очень-то парларе,
Может всё-таки взять форда?
По английски я ни ворда.
Лучше, битте, майне друг,
Мерс мне заверни, цурюк.
Другие люди
Из двух зол мы угли всегда выбираем,
По одной прямой все углы срезаем,
Пьём свою свободу просто так, как воду,
И у рек забвенья не ищем броду.
Мы не просим нас помнить до самой смерти.
Нас весенний ветер как лист завертит,
Унесёт туда, где живёт прохлада,
Где крестов и плит и оград не надо.
Мы не знаем вас, но и вы нас тоже,
Что для вас - как раз, то для нас негоже.
Что для вас погост, то для нас дорога,
Где алтарь для вас, там для нас нет Бога.
Мы другой народ, мы другие люди,
Среди вас живёт тот, кто с нами будет,
Ты сегодня вновь прошагаешь мимо
Нас, но мы от вас и не отличимы.
Обрывки мыслей, слов водовороты,
И чувств теченья,
Язык любви, где все мы полиглоты,
Души влеченья,
Обычной жизни простенькие ноты
Звучат прекрасно.
Ты ищешь идеалы и высоты?
Мой друг, напрасно.
Вот, собираясь хватить понемножку
Сразу же слышу: За ножку! За ножку!
Мне воспитанья всегда не хватало,
Хвать её милую за что попало,
Часто облапишь её за бока,
Чтоб опрокинуть наверняка.
Но поправляют меня воспитатели,
Вин спиртуозы, манер вседержатели:
Рюмку за ножку принято брать,
Ведь не стакан, в расстаканскую мать!
Прочно, гордиевым санузлом
Быт позабытый затянут.
Веерным мы вас отключим. На слом.
В многую Лету канут
Ваши портянки и ордена,
В день наш базарный - грош им цена.
А человечьи ваши права
Гумусом примет евро-трава.
С этим пространством не раз так бывало.
Надо ли помнить? Памяти мало.
Мало нам, мало. Старик, отвали.
Здесь не бесплатно. Здесь за рубли.
Наши соседи - крысы и голуби.
Наши купальни - лужи и проруби.
И не испробовать вам угощения
Наши без ужаса и отвращения.
Да, мы отбросы, но вы нас отбросили,
А ведь вчера ещё вместе матросили,
В общий котёл окунали мы ложку,
Вы умотали, вскочив на подножку
Поезда счастья, в Париж, на Канары,
Нам предоставив сбор стеклотары.
Бомж на помойке с челом академика,
Постреформаторской флоры эндемика...
Холодает. Рассветает. Постепенно отмирает
Ночь.
Ясновиденья, виденья,сновиденья и прозренья
Прочь.
Наступает. Обступает. Чувств и мыслей круг сужает
День.
Всё по новой. И движенья - дней прожитых отраженья.
Лень...
По утрам не ешь таблетки,
Перед сном не пей микстуру,
И не подпускай к кушетке,
Эту, в белом, с клизмой, дуру.
Лучше вместе спать с могилой,
Со своей, с сырою милой.
В темноте, на керосинке красный чайник закипает,
Но о том, что чайник красный, он пожалуй, и не знает,
Что-то чёрное шипит,
И занудливо сопит,
А каким покрашен цветом,
Не узнает и с рассветом,
Не узнает, что не спутать чёрный с красным и бордовым.
Если всё залито светом электрическим, дешёвым.
Он же чайник, просто чайник, если б я таким родился,
В темноте шипел бы тоже, только б так не кипятился.
Curriculum Vitae
Всё превращаюсь, превращаюсь,
И всё никак не прекращаюсь,
Лишь опытом обогащаюсь,
А грузом лет отягящаюсь.
Вот я ребёнок, вот отец,
А вот уже науки жрец,
Вот приключений я искатель,
Тяжёлых рюкзаков таскатель,
Вот неудавшийся делец,
Программ и файлов продавец,
А вот я с трезвостью борец,
На винной ниве буйный жнец,
Вот невесёлых мыслей чтец,
Увы, пристрастный наблюдатель,
Всего, что нам послал создатель.
Вот жду метамарфоз венец,
Всепоглощающий абзац.
Я может быть и тронутый умом,
Но всё-таки не плесенью и гнилью,
Я не посыпан пудрой и ванилью,
И пахну тем, что в теле есть моём.
Пытались много раз расфасовать,
Зацелофанить, и назначить цену.
Предпочитаю я прилавочному плену
Свободу самому произрастать.
И в людях - будь то овощи, иль фрукты,
Ценю лишь натуральные продукты.
Приправлена чистая вера сомненьями,
Как миска горячей картошки соленьями,
Любви неразбавленной нужен глоток,
Чтоб этой диеты держаться ты смог.
Но если нельзя тебе пряного, острого,
Хмельного, солёного - можно лишь постного,
То тоже не страшно - до старости лет
Тебя доведут сотни разных диет.
Походочка упругая,
То рванная, с накатами,
То плавная, в развалочку,
С плечами чуть покатыми.
Ты вся моя недвижимость,
Да только больно резвая,
Благополучья видимость,
Хмельная или трезвая.
Когда бы всюду, где растёт крапива,
Вдруг выросли бы заросли из пива,
Я мог бы в них чудесно заблудиться,
Про быт забыть, и может быть, забыться.
Но видимо напрасны все слова.
Растёт по прежнему упрямая трава.
iberoamericano para siempre
латинская америка прекрасна,
слегка венесуэльна, каракасна,
хотя немного гватемаловата,
когда в панамах перешейками зажата,
ямайка или нет мне непонятно,
но в кубе, в высшей степени приятно,
алеет нёбо в воспалённых андах,
и коста-рика-шетит в рио-гранде,
на чей-то вкус её перу-пер-чили,
зато какая попакатепетль, или
сказать попроще - полный барбадос!
но если nada - значит надо, не вопрос.
а мне о5 в антанана-короче-риву.
как все ля ви, туда мне выправили ксиву.
Омариада
Лишь с чистой совестью ты можешь пить вино,
Скрывать, таиться пьяным не дано,
Коль ты приветлив, а в душе темно,
Хмельной язык с тобой не заодно.
Глупцов я много в жизни повидал,
И каждый мудрецом себя считал,
Но одного я мудрого узнал,
Который сам глупцом себя назвал.
Сегодня перед сном я внучке прочитал,
Стихи, которые от бабушки узнал,
Порою груб я был и удержу не знал,
Но эту нить живую не порвал.
Февральским днём мне солнца не хватало,
И я в окно взглянул через стекло бокала,
Прозрачным августом вино в нем заиграло,
Благословим ту руку, что лозу сажала.
Перед дождём смолкают птицы друг за другом,
Дрозды шуршат сухой листвой под старым буком,
Упало яблоко в траву с негромким стуком,
Нарушив лета тишину осенним звуком.
Сумрак комнаты холодной мерит тиканье часов,
В тишине густой и плотной тает утром дымка снов,
В них мы истинно свободны, лишены ненужных слов,
И низки и благородны, кто из нас на что готов.
Горечь жизни изведав, и вина аромат,
Почитай, что об этом говорит "Робайат",
На фарси был оставлен для тебя этот клад,
Но для мысли Хайяма в языках нет преград.
Живи в глуши, сиди в тиши,
Забудь про деньги, барыши,
Ешь, пей, дыши, вином греши,
И птицам чёрствый хлеб кроши,
А для души, стихи пиши,
И их печатать не спеши.
Мой друг, прекрасен твой совет,
Жаль, времени исполнить нет.
Все вы, желающие мне добра,
Как вас, однако, много,
И почему, при виде вас, тревога,
Мне говорит: иди, мой друг, пора.
Иди туда, где ты не ждёшь наград
Туда, где и упрёку будешь рад.
Свобода просто всё сказать, хотя совсем не то, что ждут,
Свобода просто замолчать, когда по нотам все поют,
Свобода просто погулять, когда колоннами идут,
Свобода мыслить, верить, ждать, когда торгуют и крадут.
К музею истинных свобод тебя лишь старость подведёт.
Весёлых дней стремительная ложь,
И тягостная правда лет унылых,
Когда вчерашний день на завтрашний похож,
И без пометок вряд ли разберёшь,
Куда стремится бег часов постылых.
И мне знакома эта череда,
Лукавых "нет" и откровенных "да",
Круговорот забот, где нет веселью места,
Сменяет неожиданно фиеста,
И не умеешь угадать и изменить,
Своей судьбы причудливую нить,
Её мы вправе лишь благодарить,
Ведь не изведав правды, не поймёшь,
Чем именно обманет тебя ложь.
Priceless
Любовь без корысти и щедрости порыв,
Недолгий час той утренней прохлады,
Которую, всем телом ощутив,
Благословить мы сердцем рады.
Воспоминаний и предчувствий миг,
Спокойствие беседы с старым другом,
Волнение, очерченное кругом,
Где в центре не лицо, а лик.
Богатство, не ценимое беспечно,
Прекрасно и недолговечно.
Базар
Идут. Стоят. Сидят. Торгуют.
Жуют. Кричат. Молчат. Воруют.
Поют. Играют. Просят. Бьют.
Не уступают. Отдают.
Считают. Делят. Отнимают.
Находят. Не берут. Теряют.
Дерутся. Наблюдают. Ждут.
Встречаются. Не узнают.
Кусают. Щупают. Хватают.
Отламывают. Выбирают.
Смеются. Плачут. Пьют. Орут.
Щипают. Щёлкают. Грызут.
Везут. Уходят. Запирают.
Бросают. Бродят. Подметают.
Смолкают. Падают. Несут.
Вновь возвращаются. Живут.
Reincarnation
Я окунулся в мир иной
Чужой он полон суетой
Исканья выгоды, проценты
Копейки, доллары и центы,
Отдать, но выгодно отдать,
Своё вернуть, чужое взять.
Но сам сказал мне мир иной,
"И ты не мой, и я не твой.
Ты, дорогой, иди домой."
Реинкарнация! Свершилось!
С моим же телом, не впервой,
Душа моя соединилась.
10 Заповедей
Не сотвори из психа мессию,
Не преврати любовь в профессию,
И изучая даль галактик
Не говори, что ты мол практик.
Не путай со знакомством знание,
С чистосердечностью - признание,
Не называй толпу народом
А обделённого уродом.
Рискуешь жизнью - лишь своей.
Потратил деньги - не жалей.
И не учи людей тому,
Что неизвестно самому.
Друг на друга совсем не похожие
Все подряд, как один, толстокожие,
Прут по улице мимо прохожие,
Многорожие, многоножие.
Не теплится в глазах искра божия.
Взгляд тоскливый и морды бульдожие.
И хоть каждый - судьба уникальная.
Вместе масса довольно фекальная.
Стакан вина, немного хлеба,
Тепло свечи и плод раздумий.
Вот всё что можно просить у неба.
Не веришь мне - спроси у мумий.
Рождённый ползать летать не может,
Но может ползать, и очень быстро.
Пока орлов сомненье гложет,
Рождённый ползать прополз в министры.
Скандал случится, или растрата,
Ползёт он дальше, до депутата.
Зачем напрасно махать крылами,
Ползи, и будешь над облаками.
EGO
Я мало успеваю,
Я много узнаю,
Себя я изучаю,
И если прожигаю,
То только жизнь свою.
Вокруг меня мелькают
Знамёна и полки.
Друг друга то сменяют,
То просто исчезают,
Провидцы, дураки.
А я смотрю в пространство
Которое есть я.
Моей души убранство,
И мыслей постоянство,
А иногда и пьянство,
- соломинка моя.
Ну вот.
Я снова подтянул живот,
И сделав пару приседаний
Издал гортанный крик тарзаний
Пусть ждут.
Хоть день, хоть час, хоть пять минут.
Все супер-важные дела.
Меня весна под ручку увела.
Ожидание весны,
Эротические сны,
Воспаление десны,
И ботинки все тесны.
Это значит ты живой,
Этот мир пока-что твой,
Ты не стал ещё травой,
Дымкой в дали голубой.
Pop art
Живут на грани,
Орут по пьяни,
А на диване,
Под грудой рвани,
В грязи и брани,
Ночуют дряни,
В окне герани,
И кот в дурмане,
А после бани,
Глоток в стакане,
Эх жизнь - копейка,
Судьба - индейка,
Любовь - злодейка,
Давай, налей-ка.
На цыпочках я опускаюсь в старость,
Ногой ощупывая дно,
Как в детстве в море шел. Непрошенную радость,
Со страхом вместе ощущая заодно.
Маячат впереди уплывшие давно,
И мне поплыть уж скоро суждено.
Я всюду побывал, куда я смог дойти.
Не жаль часов и лет, потраченных в пути.
Куда противней дожидаться разрешенья,
У запертых дверей перебирать сомненья.
А здесь все просто. И на берегу
Оставить больше, чем оставил не смогу.
Ну было, было, пару раз,
Сбылось, случилось, получилось.
Но чтобы оседлать Парнас
Не виноват - не приходилось.
Душа, как видно, не стремилась
Кормушкой сделать звёздный час.
Я сохранил для вас, потомки,
Чувств и раздумий шёпот громкий.
Прошедшей радости обломки.
В них кто-нибудь себя узнает.
Живущий щедро так, не раз,
Жизнь дольше жизни продлевает.
Длинный список странных слов,
Череда неясных снов,
Взгляд короткий теплых глаз,
Скрип дверей в вечерний час.
Мудрой памяти отсев,
Глупой песенки припев,
Боль протиснутая в крик,
Жизнь продлившаяся миг.
По разным разошлись календарям,
Китайским, григорианским, православным.
Но Новый Год найдёт и тут и там,
Вином надежды напоит отравным.
И будешь верить до похмельного утра,
Что завтра будет лучше чем вчера.
Сон предрассветный сквозь зов петухов,
Царство теней пред глазами закрытыми,
Сбросив тяжёлый телесный покров
Души проносятся с птичьими криками
Может и мы в свой неведомый час,
Чей то покой потревожим нежданно,
Мы вспоминали, а вспомнят ли нас?
Негде спросить, и не хочется. Странно.
Ходить повсюду, наблюдать и слушать,
Занятья нету лучше для поэта.
Пол-жизни этим у меня согрето.
Но спать хочу в тепле, и даже кушать.
И вот, вторую жизни половину
Я трачу, к сожаленью, на рутину.
На три бы половины жизнь разбить.
Две подарить, а в третьей вечно жить.
Кого из нас куда несёт
Потоком жизни многоструйным?
Уж домоседом тот слывёт,
Кто был известен нравом буйным.
А этот, с детства домосед,
Хоть дом всё-ж здесь, его уж нет.
А впрочем, что тут говорить,
Решая: быть или не пить?
Вот те на!
Опять война?
А я еще не отдохнул сполна.
А может быть
не надо так спешить,
И подождать,
пока опять
врагов своих мы сможем полюбить?
Чужая жизнь - потёмки,
Узлы, мешки, котомки,
Наганы и лимонки,
Святые и подонки.
И не поймут потомки
Все наши боли, ломки,
Кто нам устроил гонки,
Кто принял похоронки.
Ведь нас не осенило:
Всё это было, было,
И вновь свиное рыло
С названьем гордым "Сила"
Всё приберёт к рукам
На радость дуракам
Коль хлеб печёшь ты языком,
А авторучкой строишь дом,
Мой друг, подумай и о том,
Что, может сам, проглотишь ком,
Спечённый по твоим рецептам,
А в лифте, по твоим проектам
Возникшем, попадешь в экстаз,
Другим обещанный не раз,
Застрявши между этажами
Недопродуманных высот.
Легко вперед вести народ,
Труднее заняться делами,
В которых каждодневный труд,
И где приюта не найдут,
Фантомы быстрых перемен,
И сладких обещаний плен.
Ранняя осень, дыни как груди,
Теплые мягкие и ароматные.
Все опадает. Уж больше не будет
Тень укрывать нас прохладой приятною.
Вестибулярный аппарат
Конечно не летательный,
Но всё же подчиняться рад,
Душе моей мечтательной,
И если чувствую позыв
Где склон крутой и камнепад,
Одной рукой штаны спустив
Достану нужный аппарат.
Лети струя свободно вниз,
Я твой слуга, ты мой каприз!
Love
Я люблю тебя, люблю!
Я куплю тебе, куплю!
Эскимо и шоколадки,
Разноцветные тетрадки,
Стиморол и кока-колу,
Фонотеку, радиолу,
В мае - на концерт билеты,
В декабре - гвоздик букеты!
Я люблю тебя, люблю!
Я куплю тебе, куплю!
Два волшебных этих слова
Сотни раз я повторю!
Я куплю тебе часы,
Медицинские весы,
Платье новое с разрезом,
И на юбки два отреза,
И к портнихе поведу,
Лучшую тебе найду!
Как же я тебя люблю!
Прям сейчас тебе, куплю!
Стенку, кресла и диван,
Заграничный чемодан,
В раме золотой картину,
Занавеску и гардину,
Кафель в ванну, и смеситель,
В кухню дыма поглотитель,
Шубу, кольца и сережки,
Итальянские сапожки
Как же я тебя люблю!
Все, что выше перечислил,
Прям сейчас тебе, куплю!
Ну люблю тебя, люблю!
Ну куплю тебе, куплю!
Сала, свеклы и картошки,
Импортны курины ножки,
И стиральный порошок,
И для фикуса горшок,
Скороварку, сковородку,
В банках прянную селедку,
Антикварную посуду,
Если только не забуду!
Ух как я тебя люблю!
Ну куплю тебе, куплю!
Так и быть, в последний раз,
Финский синий унитаз,
И немецкие трусы,
Удивительной красы,
И французские колготки,
Ох уж эти твои шмотки!
Носишь ведь неаккуратно,
А карману то накладно.
Это ж как надо любить,
Чтобы все это купить!
Эх, люблю тебя, люблю!
Эх, куплю тебя, куплю!
“Грузин я знаю чуть не с пелёнок
Г'виноса вклапав как телёнок”
В. Маяковский
Печка шешовая, бочка муховая,
Край мшоблиурский родной.
Прям за сопелом миндорь балаховая,
Там сеирную с тобой.
В новой перанге, в шарвалах утюженных,
Буду я на паэмне,
Вот и пришёл, сакварелик мой суженный,
Прочурчулуешь ты мне.
© Слава Месхи