ЧУДЕСА ВТОРОЙ ДЕВОЧКИ

Чжао Ван из Тэна вместе со своей женой был предан почитанию Будды. Они не ели ничего скоромного, ничего кровоточащего, и в селе за ними установилась репутация людей благонравных, хороших. Считалось, что у них есть кое-какие достатки.

У них была дочь, Вторая девочка, отличавшаяся необыкновенною сообразительностью и красотой. Оба Чжао любили и берегли ее, как жемчужину. Когда ей исполнилось шесть лет, отец отправил ее к учителю заниматься вместе с ее старшим братом Чан-чунем. И вот за пятьлет она уже одолела Пятикнижие. Ее однооконником был некий студент Дин, имевший прозвание Цзы-мо, старше ее на три года. Он блистал литературным дарованием, отличался подвижностью ума и нрава. Он эту девочку полюбил всей душой и сообщил об этом по секрету своей матери, прося ее добиваться у семьи Чжао согласия на их брак. Чжао отказали, рассчитывая просватать дочь за кого-нибудь из видной семьи.

Так прошло некоторое время. Чжао были совращены в вероучение Белых Лотосов, и когда Сюй Хун-жу поднял мятеж, то все родные Чжао перешли на его сторону и стали преступниками.

Сяо Эр (Вторая девочка) понимала смысл в сектантских книгах, которые умела ловко толковать. Кроме того, стоило ей лишь раз увидеть, как делаются фокусы с бумажными солдатами и гороховыми лошадьми - и она уже овладевала этим искусством в совершенстве. У Сюйя было шесть маленьких девочек, служивших ему, как ученицы учителю, но Эр считалась самой лучшей, ей удалось вполне овладеть его искусством. Отец же ее, Чжао, за заслуги дочери получил у Сюйя значительную и ответственную должность.

В это время Дину исполнилось восемнадцать лет, и он уже гулял у Тэнского Полупруда. Несмотря на это, он не давал своего согласия на просватанье, так как не мог забыть своей Сяо Эр.

Он тайком скрылся от родных и перебежал под знамена Сюйя. Увидя его, девочка была очень рада, встретила его с необычайной для прочих торжественностью и лаской. В качестве высокодостойной ученицы Сюйя она распоряжалась всеми войсковыми делами, выходила и возвращалась днем и ночью, когда хотела, так что отец и мать никаких ей преград ставить не могли.

Дин же виделся с ней по ночам. Она тогда прогоняла прочь солдат - и они вдвоем оставались до третьей стражи. Дин говорил ей шепотком:

- Знаешь ли ты, моя милая, зачем собственно я сюда пришел, каковы мои скромные-скромные мечты?

- Не знаю, - отвечала девочка.

- Я, видишь ли, не тщеславен, не рассчитываю, как говорится, «ухватиться за дракона»... Уж если я на то пошел, то, скажу начистоту, только ради тебя! Нет, милая, спасения в левых путях. Единственно, чего можно от них ожидать - это только гибели. Ты ведь, милая моя, такая умница: неужели ты об этом не думаешь? Если б ты могла бежать отсюда со мной, то, уверяю тебя, дюймовое сердечко это не останется неблагодарным!

Совершенно растерявшись от подобных речей, девочка молчала. И вдруг у нее в уме совершенно прояснилось, и она как будто пробудилась от сна.

- Убежать за спиной родителей бессовестно, - сказала она после долгого молчания. - Позволь мне сказать им об этом!

И она пошла к своим родителям, стала доказывать им, где настоящая выгода и где беда. Но Чжао ее не понимал.

- Наш учитель, - говорил он, - человек-бог. Какие могут быть у него превратности мыслей и заблуждения?

Девочка поняла, что доказать ему ничего не удастся. Тогда она сменила свою детскую прическу - челку на шиньон замужней женщины, извлекла два бумажных змея-коршуна и села с Дином на них. Змеи издали свист ветра, взмахнули крыльями и полетели рядышком, словно птицы цзянь-цзянь.

На рассвете долетели до Лайу. Тут девочка свернула коршунам шеи, и они вдруг съежились и упали. Тогда она их подобрала, а вместо них сделала двух ослов. Те побежали и донесли их до затерявшейся в глуши гор деревушки.

Дин и Сяо Эр оказались бежавшими от мятежа и наняли в деревушке помещение. Выходить на люди они стали кое-как, не обращая на себя внимания и стараясь в нарядах быть поскромнее. У них был недостаток в дровах и припасах, что приводило Дина в глубокое уныние. Пошел было он занять крупы у соседей, но никто не согласился дать ему ни меры. Эр же не проявила ни малейшего огорчения. Взяла лишь да заложила свои булавки и серьги, заперла дверь, уселась с Дином вместе и давай загадывать и отгадывать «загадки лампы».

В другой раз они принимались вспоминать из своих забытых книг, и на этом поприще состязались в памяти. Того, кто проигрывал, другой бил по руке сложенными двумя пальцами.

Их сосед с запада, некто Вэн, был отважный человек по части «зеленого леска» Однажды, когда он возвращался после набега домой, Эр сказала мужу:

- Раз мы богаты таким соседством, чего нам тужить? Возьмем у него в долг тысячу серебром... Даст он нам, как ты полагаешь?

Дин сказал, что это трудновато допустить.

- А я так заставлю его, знаешь, с радостью нам эти деньги внести! - сказала Эр.

И с этими словами она схватила ножницы и вырезала из бумаги фигуру Судного Чина. Затем поставила ее на пол и накрыла куриной клеткой. Сделав все это, она схватила Дина за руку и полезла с ним на кровать.

Разогрели запасенное вино и стали рыться в «Чжоуских церемонных статутах» в разделе о чарочных наказаниях. Говорили наобум; такая-то книга, лист, строка, и тотчас же принимались вместе искать. Тот, кому попадались знаки с боковиком еды, воды, укисания, - пил. Тот же, кто натыкался прямо на вино, пил вдвое. Эр сразу же наткнулась на «Виночерпия». Дин взял большую чару, налил ее дополна и заторопил Эр выпить ее до дна. Эр произнесла тоном заклятия:

- Если удастся извлечь эти деньги, ты, сударь, пусть набредешь на главу выпивки!

Дин раскрыл книгу и нашел главу о «Черепаховоде».

- Вот и вышло, - засмеялась Эр.

Накапала вина и передала Дину. Тот не соглашался и не уступал.

- Нет, слушай, - говорила она, - ты теперь водяной воин и должен пить по-черепашьи.

Только что они этак поспорили и пошумели, вдруг слышат, как в клетке кто-то крякает. Эр вскочила с кровати.

- Пришел, - вскричала она.

Раскрыла клетку, смотрит - а мешок набит огромными серебряными слитками. Дин ошалел от радости и долго не мог прийти в себя.

Немного спустя нянька Вэнов пришла к ним поболтать с младенцем на руках и шепотком передавала, что вчера их барин только что вернулся и сидел, накрыв свечу, как вдруг земля под ним разверзлась и до такой глубины, что не чудилось дна. И оттуда вдруг вылез Судный Чин. Вылез и сказал: «Я один из управляющих подземного дворца. Бог и повелитель Тайской горы на совещании с властителями темного царства набрел на злостный лист «жестоких гостей»... Придется им поставить тысячу серебряных лампад, по десяти лян весом каждая. Если ты дашь денег на сотню, то грехи твои и преступления могут быть вычеркнуты».

- Хозяин наш, - продолжала рассказывать нянька, - перетрусил, испугался, бросился зажигать курительные свечи бить лбом о пол и молиться. Затем покорно и благоговейно поднес ему тысячу серебром, тогда Судный Чин как-то незаметно влез обратно в землю, которая тут же сомкнулась.

Муж и жена, слушая все это, притворно покрикивали, выражая свое крайнее изумление.

После этого происшествия они стали прикупать себе то корову, то лошадь. Стали заводить прислугу и оборудовали себе целый большой дом.

Один из местных негодяев, высмотрев все их богатства, стакнулся с такими же, как и он, беспутными парнями, вместе с ними перелез к Динам через забор и начал их грабить. Муж с женой не успели еще очнуться от сна, как грабители с пуками горящей соломы в руках наводнили всю комнату. Двое из них схватили самого Дина. Жена, как была, голая, вскочила и, тыча в злодеев пальцем, словно пикой, закричала:

- Стой, стой!

И все тринадцать воров стали, одеревенев, с высунутыми языками. Вид у них был глупый-преглупый, словно то были не люди, а деревянные идолы.

Тогда только молодая надела штаны и слезла с кровати. Затем она крикнула и собрала всех слуг, велела им одному за другим скрутить за спину руки грабителям и вынудила принести повинную, говоря все, как есть, начистоту. Она стала их корить.

- Послушайте, - говорила она, - к вам издалека пришли люди спрятать, как говорится, свою голову в ручьи и долы. Пришли и рассчитывали встретить здесь помощь и поддержку. К чему же такое безжалостное бесстыдство? Бывает ведь, что человеку становится иногда очень и очень трудно, но кто ему мешает просто сказать нам об этом... Разве мы какие-то скопидомы, скряги, кулаки? За такие действия вас, шакалы, волки вы этакие, следовало бы по справедливости всех казнить... Только я не могла бы вынести этого. Так вот, вас пока что я отпущу, а уж если еще раз попадетесь, не помилую! Воры поклонились Эр в ноги, поблагодарили и ушли. Через некоторое время Хунжу попался. Оба Чжао с сыном и невесткой были казнены. Студент взял с собой серебро и пошел выкупать малолетнего сына Чан-чуня. Выкупил и принес его домой. Мальчику было три года. Дин стал воспитывать его под своей фамилией, как свое собственное детище, и дал ему имя Чэн-тяо.

Через это односельчане мало-помалу прознали, что Дины - потомки Белых Лотосов.

Как раз в это время случилось, что напала саранча, нанося вред посевам. Тогда Эр сделала из бумаги стокрылого коршуна и пустила в поле. Саранча ринулась вдаль и уже не появлялась на их поле, которое осталось неповрежденным. Это вызвало среди деревенских общую зависть. Они явились толпой к правителю и выдали Динов с головой, как сообщников Хунжу.

Правитель, позарившись на богатство Динов, как на вкусное мясо, схватил Дина и арестовал. Дин сунул ему солидный куш и в конце концов был освобожден, но жена говорила ему:

- Богатство наше пришло к нам, не правда ли, зря. Значит, и правильно, что ему суждено распылиться. Все это так, но жить со змеями и скорпионами в одном месте долго нам нельзя!

И вот они задешево продали все, что имели, и ушли оттуда. Осели теперь они в западном пригороде уездного города.

Молодая отличалась феноменальной сноровкой и ловкостью. Она умела экономно вести хозяйство, а в деловом отношении далеко оставляла за собой мужчину.

Попробовали они открыть стекольное дело. И что же? Она каждому поступившему рабочему собственноручно все показывала, шашки-шахматы или лампы - что бы то ни было, все это блистало оригинальностью формы и блеском росписи. Никто на всем рынке не мог за ней угнаться.

Ей удавалось быстро сбывать товар, даже по повышенным ценам.

Так прожили они несколько лет. Богатством стали славиться еще пуще прежнего. Тем не менее молодая сама смотрела за работами и с прислугой - была очень строга. В доме у них сидело едоков прямо-таки несколько сот, а лишнего рта не было ни одного.

Когда она освобождалась от хлопот, то садилась с мужем варить чай и играть в шахматы. А то брались за классиков или историков и с удовольствием их разбирали.

Всем денежным и продовольственным делам, а равно делам прислуги и рабочих, подводили итог раз в пять дней, причем Эр сама держала в руках палки, а Дин за нею отмечал, выкрикивая имена и цифры. Наиболее усердных награждали, одних больше, других меньше - по заслугам. Ленивых же наказывали розгой, плетью, бранью, простаиваньем на коленях.

В этот отчетный день давался всем отпуск и ночных работ не производилось. Муж и жена, хозяева, ставили вино и угощенье, сзывали прислугу, велели ей петь деревенские песни и хохотали.

Хозяйка была прозорлива, как фея. Никто не смел ее провести. Но так как ее награды плыли всегда поверх заслуженного, то дела было вести легко.

В селе размещалось более двухсот дворов. Тем, кто был победнее, она помогала, смотря по их достатку, ссужая на оборот. И вышло из этого то, что в селе не стало ни гулящих, ни ленивых.

Случилась как-то большая засуха. Эр велела жителям села поставить в поле алтарь. Сама же села в повозку и ночью туда выехала. Вышла из повозки и давай делать Юйевы шаги - заклинательные приемы. И полил ливень сладкого, благодатного дождя... В районе пяти ли все поля были досыта увлажнены. Люди стали еще пуще обожать Эр, как божество.

Выходя из дому, она никогда не закрывалась, и всякий селянин ее видел. Бывало, что молодежь соберется и свободно выражается о ее красоте. Стоило, однако, им лично с нею встретиться, как сейчас же принималась самая подобострастная поза, и никто не смел даже поднять на нее глаз.

Осенью она давала деньги местным мальчикам, которые еще не умели пахать, за то, что они рвали ей тмин. Рвали они чуть не двадцать лет, заполнив тмином целый дом. Люди про себя смеялись над ней, осуждали.

Вдруг в Шаньцзо наступил большой голод, и люди поедали друг друга. Тогда Эр извлекла запасы, смешала их с крупой и стала раздавать голодающим.

Благодаря этому близлежащие деревни сберегли себе жизнь, и никто не спасался бегством.

То, что делала Эр, сообщено ей небом. Это не зависит от усилий человека.

И, однако, не будь отрезвления от одного слова, - и ей давным-давно пришла бы смерть.

Из этого видим, что в мире, должно быть, немало людей, одаренных совершенно необычными талантами, но по оплошности попавших к негодным проходимцам и через них погибших.

Как знать, неужели среди учившихся с нею шестерых совершенно не было подобных ей?

И это соображение заставляет меня предаться досаде, что им не встретился свой Дин!